Стихотворение Осипа Мандельштама «На откосы, Волга, хлынь … »: семантика и поэтика¹

1 Исследование осуществлено в рамках Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета Высшая школа экономики в 2017 году.

ABSTRACT

This article offers a detailed analysis of Osip Mandelstam’s poem Na otkosy, Volga, chlyn’, Volga, chlyn’. The main purpose of the paper is to describe how the poet uses folklore and pseudo-folklore traditions to create his own text. The author concludes that certain words and metaphors dispersed in Mandelstam’s poem refer to folklore topoi. As a result, the poem seems to be intuitively understandable despite the fact that the grammatical structure complicates the perception of its semantics. Thus, Mandelstam’s poem does not appear to be “obscured” (tëmnoe), contrary to what has been commonly pointed out in previous studies. Moreover, even immanent analysis allows the reader to understand the main semantic features of the text. The article calls into question the intertextual approach, which is the most common, to the late work of Mandelstam.

KEYWORDS:

• Mandelstam
• folklore
• Aleksej Kolcov
• Stenka Razin
• linguistics and poetics
• intertextuality

Notes

1 Исследование осуществлено в рамках Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета Высшая школа экономики в 2017 году.

2 В стихотворении речь идет о царе Алексее Михайловиче Тишайшем (1629–1676). Предположение А. Г. Меца, согласно которому в третьей строфе речь идет об А. М. Ремизове (Мандельштам I, 669), представляется ошибочным.

3 Сходным образом последняя строфа трактуется в: (Малинская 2001, 264).

4 Предположение Ежовой, согласно которому жемчужный порошок вызывает ассоциации с актрисой крепостного театра Шереметьевых – Прасковьи Ивановны Жемчуговой (Ежова 1998, 43), кажется необоснованным и, более того, нерелевантным для анализа поэтики стихотворения.

5 Точно также ничего не проясняет в плане поэтики стихотворения основанное на советских газетах наблюдение О. Лекманова, согласно которому в первой строфе НОВХ описана «долгожданная и свежая гроза», начавшаяся вечером 3 июля 1937 г. после очень жаркой и засушливой июньской погоды (Лекманов 2013, 242).

6 В связи с ориентацией Мандельштама на фольклорную образность в ряде стихотворений см. специальную статью (Ронен 2002). К фольклорной образности НОВХ мы вернемся ниже.

7 Разумеется, мы говорим о тенденциях современного изучения творчества поэта. В указанных работа К. Ф. Тарановского и О. Ронена мы находим очень тонкие разборы семантики мандельштамовских стихов.

8 Именно так трактовать положение героя нам позволяют стекла и тесины. Стекла, очевидно, вставлены в оконные проемы дома, а тесины (тесницы), – вытесанные доски, которыми крестьяне не только часто застилают пол и потолок, но и из которых делают «тесовые крыши» (Даль IV, 1882, 413) – связаны с верхнем пространством дома. Соответственно, в строке – Гром, ударь в тесины новые – речь идет о крыше дома (ср. в IV строфе – За коньковых изб верхи).

9 Напомним, что в поэтическом мире Мандельштама «шепот» и «губы» неразрывно связаны с идеей поэтического творчества: «Видно, даром не проходит / Шевеленье этих губ» («Холодок щекочет темя … »; 1922; Мандельштам I, 2009–2011, 124); «Я скажу это начерно, шепотом … » (1937; Мандельштам I, 233), «Быть может, прежде губ уже родился шепот … » («И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме … »; 1933; Мандельштам I, 186) и др.

10 Отдаленный аналог такого приема – хрестоматийное описание щита Ахиллеса в «Илиаде».

11 Здесь же отметим, что черные розы, скорее всего, мотивированы прилагательным чернобровая из строфы I.

12 Возможно, героиня также обладает красивыми зубами. Словосочетание жемчужный порошок своими двумя компонентами может ассоциироваться с зубами. Во-первых, в фольклорной традиции распространена характеристика «зубы как жемчуг». Во-вторых, как известно, в первой половине ХХ века в Советском союзе люди пользовались преимущественно зубным порошком, тогда как зубная паста была редкостью. В связи с этим можно обратить внимание, что в Национальный корпус русского языка (НКРЯ) в текстах 1920–1940-х гг. фиксирует 45 вхождений «зубного порошка» и лишь 16 вхождений «зубной пасты», причем из них ряд текстов принадлежит эмигрантам (В. Набоков, Б. Поплавский) и людям, подолгу жившим в Европе (И. Эренбург). Напомним также строки из хрестоматийной «гигиенической» поэмы К. Чуковского «Мойдодыр» (опубл. 1923), которые за всю длинную жизнь их автора не подвергались редактуре: «Да здравствует мыло душистое, / И полотенце пушистое, / И зубной порошок … » (Чуковский 2002, 84). Эти косвенные данные позволяют предположить, что в 1930-е гг. жемчужный порошок мог вызывать ассоциации с зубным порошком. Впрочем, такое прочтение не является обязательным.

13 Так, в 1646 г. было отправлено первое посольство в Индию. Поэт мог знать об этом, например, из книги Н. И. Костомарова, см.: (Костомаров 2011, 398–402).

14 Если это предположение справедливо, то глаголы в повелительном наклонении меняют свою функцию: перед нами не магическое заклинание, а мольба.

15 Вместе с тем речевая ремарка может читаться и буквально: ‘неровные берега стоят друг против друга за свои грехи’. В таком неправдоподобном с точки зрения реального плана прочтении обостряется разделенность и невозможность соединения двух заданных в начале текста локусов.

16 С точки зрения развертывания семантики текста, прилагательное галочья, очевидно, мотивирует появление ястребов в этой строфе.

17 Радуга связана с дугой и в других европейских языках. Так, например, немецкое слитное сложное слово Regenbogen (радуга) состоит из двух слов: regen – ‘дождь’, bogen – ‘кривая линия, дуга’. Аналогичным образом устроено и обозначение радуги в английском языке – rainbow.

18 Напомним также, что для поздней лирики Мандельштама дуга оказывается тем явлением, которое (хотя бы в воображении) позволяет преодолеть пространство: «Я обращался к воздухе-слуге, / Ждал от него услуги или вести, / И собирался в путь, и плавал по дуге / Неначинающихся путешествий … » («Не сравнивай: живущий несравним … »; 1937; Мандельштам I, 2009–2011, 236).

19 Этот же мотив Мандельштам использовал в детском стихотворении «Два трамвая» – «Я спрошу у лошадей, лошадей … » (Гаспаров 2001, 677). С. С. Аверинцев (Аверинцев 2001, 23) обратил внимание, что ритмически НОВХ ориентируется на стихотворение Вяч. Иванова «Мэнада»: «Бурно ринулась Мэнада, / Словно лань, / Словно лань, – / С сердцем, вспугнутым из персей, / Словно лань, / Словно лань, – / С сердцем, бьющимся, как сокол / Во плену, / Во плену, – / С сердцем яростным, как солнце / Поутру, / Поутру, – / С сердцем жертвенным, как солнце / Ввечеру, / Ввечеру … » (Иванов 1974, 227). Точка зрения Гаспарова нам кажется более предпочтительной из-за фольклорной ориентации НОВХ (песня как запоминающийся и поющийся текст в фольклорном контексте оказывается наиболее близким источником).

20 Возможно, сюжет «Стрелочка» проецируется на НОВХ: молодой стрелок встречает в темном лесу девушек и просит их спеть песенку о любви, но они ему дают совет жениться; стрелок слушается этого совета и через год обнимает жену и качает колыбель. Подключение популярной песенки, таким образом, усиливает любовную тему стихотворения, однако эта ассоциация исключительно факультативна.

21 (Песни 1990, 140–41). В работе над статьей мы пользовались этим изданием, включающим наиболее репрезентативные фольклорные песни. При этом, опираясь на комментарий, мы учитывали лишь те тексты, которые потенциально могли быть известны Мандельштаму по другим, более ранним, собраниям.

22 (Песни 1990, 245–48).

23 Сюжет, о том, как Разин утопил персидскую княжну в Волге закрепился в русской традиции благодаря чрезвычайно популярной песне на слова Д. Садовникова «Из-за острова на стрежень … ». «Данная песня, – по словам исследователя, – адаптированная устной традицией и растиражированная десятками песенников, особенно в 1900–1910-х годов, сыграла в ней [в становлении разинской легенды – П.У.] исключительную роль» (Неклюдов 2016, 146–47). Роль песни в комплексе текстов о Разине подробно обсуждается в указанной монографии Неклюдова.

24 См. также описание в популярном в свое время романе Д. Л. Мордовцева «За чьи грехи?» (1891): «Он даже не подозревал, чтобы на земле могла существовать такая поразительная красота! Это смешение чего-то нежного, как лилия, с огнем, с огненным темпераментом, сверкавшим в черных огромных глазах, это личико ребенка с пышною черною косою, […] невыразимая грация в движениях – все это отуманило буйную голову атамана» (Цит. по: Неклюдов 2016, 311).

25 Наблюдение было сделано в LiveJournal: http://ru-mandelshtam.livejournal.com/36362.html. Цит. по: (Сошкин 2015, 356).

26 «Все ночи просиживал, / Все думы продумывал. / Как одна дума с ума нейдет: / Если б мне, молодцу, прежнюю волюшку, / Если б мне, молодцу, сизые перушки, / Золотые крылушки, / Полетел бы молодец на свою сторонушку, / Сел бы я на высок терем. […] В том ли терему стоит кроватушка, / На той ли кроватушке лежит млада вдова» (Песни 1990, 508).

27 «Ты лети-ка, всполетай, / Лети к дружку, да пташка, к моему, / Сядь-ка, сядь-ка к нему на колени, / Ой, да пропой песенку ему […] Ой, да про жизнь горькую мою» (Песни 1990, 341).

28 «На море, на устьице / Свивал сокол тепло гнездышко […] Урядил и тепло гнездо хоршохонько, / Только нет у сокола соколинушки, / Соколинушки, молодой жены» (Песни 1990, 345).